Полуфантастическая история из монастыря Давид Гареджи.

Tatiana Montik
Автор
Tatjana Montik, журналист
Дата последнего обновления:
13 декабря, 2022

На территории бывшего СССР много разных конфликтов, запрограммированных нечаянно –историей, или намеренно — людьми. Многие из этих конфликтов — например, приднестровский, нагорно-карабахский, южноосетинский и абхазский – уже прошли свою горячую фазу. Люди в этих конфликтах, как правило, становились заложниками интересов тех, кто претендует на право распоряжаться судьбами, настроениями и предпочтениями масс. Они, «кукловоды», разыгрывают людей, как карты в колоде, зарабатывая барыши на приобретенном геополитическом господстве, торговле оружием,  а также других явных или тайных выгодах.

Иные конфликты еще не перешли в горячую фазу, но медленно тлеют, представляя собой мину замедленного действия.

Один из таких конфликтов – территориальный спор между Грузией и Азербайджаном за земли вокруг важной грузинской святыни, монастыря Давид Гареджи. Для историков всего мира это – исконно-грузинская земля: монастырская жизнь началась там уже в VI веке нашей эры, когда Св. Давид, один из тринадцати пришедших в Грузию ассирийских монахов, основал  монастырь на этой аскетичной земле, позволявшей полностью посвятить себя мыслям о Боге и молитвам. На территории монастыря – множество древних церквей с фресками XI-XIV вв., вошедшими в историю изобразительного искусства как произведения искусства «гареджийской иконописной школы».

В 1920ых годах большевики «подарили» эти земли советскому Азербайджану, но тогда это – как и в истории с Крымом — никого особенно не волновало: границы между советскими республиками были условными. Однако в последние десятилетия этот замороженный конфликт время от времени дает о себе знать, то накаляясь, то ослабевая. Три года назад Азербайджан заявил претензию на то, что часть территории монастырского комплекса Удабно — его территория, что  вызвало массовые протесты грузинских верующих. После этого азербайджанцы «разрешили» грузинской стороне доступ в монастырь.

Сообщения из конфликтного региона то и дело мелькают в прессе: то кого-то из посетителей не пускают в монастырские пещеры, то азербайджанские пограничники задерживают людей на этой не признанной никем новой «границе».

В Грузии ходят слухи о том, что есть силы, которым выгодно поссорить Грузию и Азербайджан, превратив холодный территориальный конфликт в горячий. Согласно этой версии, за Азербайджан может вступиться Турция, что приведет к крупному региональному конфликту, в ходе которого у России появляются хорошие шансы «прийти на помощь братской Грузии».

Насколько на самом деле серьезен территориальный спор между Грузией и Азербайджаном? Что нужно для того, чтобы он не перерос в еще одну войну? Эти вопросы подтолкнули меня к тому, чтобы съездить в монастырь Давид Гареджи и разобраться в ситуации на месте.

Вместе со мной в путь отправился мой добрый приятель, Зураб Кикодзе, походник с большим опытом, прекрасно знающий все туристические тропы всей страны, включая и эти места, где он впервые побывал еще в начале 1970ых, когда на территории монастыря размещались советские войска, проводившие там всевозможные боевые учения.

Из Тбилиси нам предстояло выехать рано, чтобы попасть на утреннее богослужение, а после него – на беседу с настоятелем монастыря, архимандритом Илларионом.

На воскресной утренней службе людей немного. Но, несмотря на это, ни даже на тот факт, что внутреннее убранство маленькой монастырской церкви достаточно скромное (после различных актов вандализма советских времен древние фрески так и не были восстановлены),  атмосфера во время богослужения — проникновенная и истинная.

После службы отец Илларион, высокий статный мужчина средних лет, просит меня подождать минут десять, пока он переоденется, и потом подняться в его резиденцию. Там, в скромной, увешенной иконами и картинами гостиной, мы беседуем с настоятелем о нелегкой жизни в монастыре, о том, почему в Грузии так много людей так тянутся к церкви,  а также – самое главное! — о конфликте с Азербайджаном.

Беседовать с отцом Илларионом просто. Он несколько раз извиняется передо мной за свой русский язык, говорить на котором ему, как признается он, нелегко: практики нет, ведь он с 1990ых ни разу не бывал в России.

Привожу лишь часть своего интервью с настоятелем монастыря.

Одна из Ваших церквей находится сейчас на территории Азербайджана, правильно?

Да, один монастырь — полностью, а сейчас они присвоили еще один и собираются присвоить третий.

Какие это монастыри?

Бертубани они уже присвоили, там они построили военный городок прямо в монастыре. Потом они вошли в монастырь Чичхитури, а сейчас хотят еще и монастырь Удабно (вздыхает). Это, конечно, неприемлемо. Этот вопрос тянется почему-то. Все-таки мы ждем и надеемся, что все уладится, потому что нельзя представить себе Грузию без этих монастырей. Это – наша история, наша культура и ценность.

Насколько я знаю, люди, которые здесь жили, монахи, много страдали, потому что постоянно здесь были нашествия врагов.

Тут всегда были нашествия! Потому что это – юго-восточная часть нашей страны, и все нашествия почти что всегда отсюда  начинались. При персах, при монголо-татарах и при арабах тоже. Это такая территория, что почти что все, кто шел на Грузию, должны были перейти эту границу.

И много монахов погибало, насколько мне известно…

Очень много монахов погибало! Особенно это было в начале XVII века при персидском шахе Аббасе I. Тогда эту обитель полностью опустошили — не только лавру, но и весь монастырь, и тогда много монахов перебили. Все они стали мучениками. После того нашествия монастырская жизнь почти что совсем прекратилась. Остался только этот один монастырь и немного монахов в других монастырях. И монастырская жизнь здесь практически завершилась.

А сейчас в тех местах, которые Азербайджан захватил и где он построил военную часть, там монастырь уже не действует?

Конечно, не действует, еще со времен коммунистов не действует. Но до недавнего времени никто не говорил, что это негрузинская территория. Это все началось после 2000 года, когда они присвоили себе этот монастырь почему-то без всякого соглашения, безо всякого договора. По-моему, это преступление. Если нет договора и нет соглашения, кто им дает право так делать?

Но они говорят, что это граница, которая на советских картах отмечена, что в советское время там перекроили границу и кто-то из советских деятелей подарил грузинские территории Азербайджану.

Это не частная собственность, это страна и государство! И соглашения между государствами должны быть на государственном уровне. На государственном уровне есть только одно соглашение при первой Республике Грузия. Тогда граница была в 40 км отсюда по Куре. А потом кто-то из генсеков захотел что-то подарить. Но это же не детский сад, и все соглашения должны быть на государственном уровне! А на этом уровне нет никаких соглашений. Кто-то кому-то что-то подарил? Это не наше дело! Что было между государствами, этот вопрос нас интересует.

Странно, что этот конфликт тянется так долго.

Тянется, потому что знаете, что у нас в Грузии много проблем. И решить такой вопрос очень сложно в такой ситуации. Мы это понимаем и не настаиваем, чтобы наши руководители решили это завтра. Мы сознаем, что решить такой вопрос не так просто. Но все-таки мы не должны привыкать к тому, что азербайджанцы уже владеют нашими территориями. Это неприемлемо. И мы это не будем принимать.

Три года назад тут была очень напряженная ситуация…

Три года назад они уже поставили там своих пограничников и сказали, что они не пустят с грузинской стороны никого и что все, кто хочет посмотреть монастырь Удабно, должен перейти на границу с Азербайджаном и приехать туда с другой стороны. Они говорили, что это их территория. Мы вообще не можем себе представить, что так будет. Потому что сами они знают очень хорошо, что это не их территория.  Тогда, три года назад они захотели завладеть этим монастырем и контролировать подход к нему, потом мы собирали там людей, и каждый верующий грузин, которому не все безразличны такие вопросы, все туда пришли, стояли, мы молились там и сказали, что мы этого не допустим. И они уступили…

Какие самые насущные проблемы у монастыря из-за конфликта с Азербайджаном?

Самая главная проблема – что мы не можем там ничего делать, не можем ничего построить или ухаживать за монастырем. Там – уникальные фрески, и они уже теряются, потому что за ними никто не ухаживает. Это самая большая проблема – чтобы можно было ухаживать за монастырем. А что там твориться, где они полностью себе присвоили, мы уже не знаем.

Если мы сейчас пойдем наверх (в монастырь Удабно и в пещеры), они нас пропустят?

Конечно, пропустят. Хотя  иногда бывают проблемы, а бывает  – и нет. Я думаю, что они тестируют, будет ли от нас реакция или нет. Иногда они говорят, что проверяют, кто там ходит. А вообще они хотят, чтобы мы привыкли и не ходили туда (больше никогда). Но этого не случится.

Когда в последний раз возникали проблемы?

Позавчера! Они остановили там людей, начали требовать документы. Сказали, что это контроль, кто там ходит и что им нужно. Потом была реакция от нас. Когда военные из другой страны заходят с ружьем в руках на нашу территорию и контролируют, это большая проблема.

Как Вы думаете, из-за того, весь этот спор сложнее решить от того, что там – мусульмане и с ними труднее договориться?

Нет. Вот Россия же – немусульманская страна, но самая большая проблема у нас с Россией. Этот вопрос, по-моему, не религиозный, а политический.

 

После этого интервью мы с Зурой, вооружившись бутылками с водой, направляемся на прогулку в пещеры, лежащие 125 метров выше уровня центрального монастыря. Подъем достаточно крут, и, поскольку мы совершаем его в жаркий июльский полдень, не совсем приятен. По дороге я все время думаю о том, повезет ли нам встретить пограничников хотя бы с одной из сторон, чтобы пообщаться с ними и расспросить их об этой проблеме с границей.

Через минут пятнадцать-двадцать мы достигаем монастыря Удабно. Это маленькая старая церковь, часть которой уходит в горный утес. Церковь закрыта на замок. Но рядом с ней, в небольшой скудной полуденной тени, стоят на страже трое грузинских пограничников: двое солдат и один офицер.  Нашему «счастью» я просто не могу поверить!

Мы здороваемся, после чего я интересуюсь: «Ребята, а ваши азербайджанские коллеги тут тоже ходят?» — «Ходят, бывает такое. Но пока мы здесь стоим, они не ходят. Это ведь наша территория. Но они ее отнять у нас хотят. Но как это сделать, не знают, у них это не получается», — отвечает мне офицер.

Зура  показывает на тропинку, что идет вверх с азербайджанской стороны: «Посмотри, вон тропинка вверх поднимается в нашу сторону. Видно, что по ней уже столько много раз ходили, что тропинку проложили, ведь раньше ее не было». Но офицер-пограничник не согласен: «Раньше наша земля была вон до того вагона» — и показывает далеко на юг.

«Вы здесь каждый день стоите?» — спрашиваю я военных. – «Практически каждый день, но иногда мы стоим в другом месте. Они (прим. азербайджанцы) когда увидят, что мы не здесь, то сами сюда приходят. Мусульмане, — отвечает офицер с ухмылкой. — А мы, грузины, гостеприимные: всех мирно принимаем».

«Они что, даже туристов могут не пропустить?» — удивляюсь я. — «Да они права не имеют! Хотя, с другой стороны, они ведь с автоматами. Что против автоматов можно поделать? Но если они нас видят – сразу уходят. У нас здесь (в монастыре) — православные фрески. Когда мы христианами были, они еще дикарями бегали», — сокрушается офицер.

«А в эту церковь зайти сейчас можно?» — «Нет, нельзя, ее закрыли. Там старые фрески. Позавчера были дипломаты из Голландии, так они (прим. азербайджанцы) их не пустили, пришлось нам звонить в грузинские органы. Офицеры еще могли бы проверять документы. Но это простые солдаты были! Их солдаты даже русского не знают! Образования у них мало. А азербайджанский кто знает? Никто не знает! Вот они жестами и общаются».

«А правила и предписания у вас какие-нибудь есть, как себя здесь вести надо?»спрашиваю я. — «У нас — как дипломатическая работа: нельзя конфликты начинать».

«А там, далеко внизу, метров за 300 отсюда, это что?» — «Пограничная застава их». – «Тоже не на «правильной территории?» — «Да. Раньше даже там, еще дальше, наши монастырские пещеры были, но потом кто-то продал эту землю. Раз в пять лет власти меняются, и все меняется». – «А что тут для азербайджанцев может быть интересного на этой территории?» — «Интересного ничего. Просто стратегически важно. Высота — 125 метров над уровнем моря, им только высота важна».

Мы прощаемся с нашими собеседниками и идем дальше вдоль по хребту на осмотр пещер.  Внизу по нами – необъятная пустыня, и только очень далеко виднеется какое-то поселение. Там уже Азербайджан.

Во время прогулки Зура делится со мной своими воспоминаниями: «Я здесь ходил, когда этих пограничников еще на белом свете еще не было. Не думаю, что они 1971 года рождения. Здесь старая советская граница. Тогда же четких границ не было: вот гора, это – ваше, это – наше. Вон на этой горе, что видна вдали, где дома стоят, там есть еще один огромный монастырь». Но нам туда уже не попасть: монастырь находится уже в Азербайджане.

Давид Гареджи знаменит тем, что там летом, в жару, много змей. Потому Зура идет первым, держа в руке огромную палку. Один раз ему попадается под ноги что-то напоминающее змею. Зура трогает ее палкой – оказывается, это шнурок! «В такую жару змеи никогда не выходят. Они вылазят рано утром и поздно вечером», — констатирует мой спутник.

Потом он рассказывает мне о том, что раньше здесь был огромный советский испытательный полигон. «У меня даже снимки есть, на которых — старые испорченные бутафорские танки стоят, их использовали как мишени, а также гильзы валяются пустые, копы, какие-то одежды старые. Уйма было всего. Бомбили, самолеты летали, черт его знает, чего тут только не было!»

Мы идем дальше. Испепеляющая жара Кругом поют цикады и щебечут птицы. Зура останавливает меня на минутку, чтобы обратить мое внимание на переливы какой-то птицы: «Слышишь? Это куропатка. Мы раньше здесь на них часто охотились. Еще зайцы тут были, ну, а раз зайцы, значит, и волки тоже».

По пути мы рассматриваем пещеры, надписи на стенах на разных языках, в том числе – старинные. Зура утверждает, что среди них можно найти не только грузинские, но и персидские и даже монгольские!

Одну из надписей Зура комментирует подробно, читая ее сначала по-грузински, потом переводит: «Монах Калистрат Чичва. Дай, Боже, благословление монаху Калистрату Чичве из Мегрелии. И год написан: 1883». Знаешь,  я тогда маленьким мальчиком был, я говорил ему: «Чичва, что ты делаешь, зачем пещеру портишь?»» Наш Зура – отменный балагур. У него что ни слово – все шутка-прибаутка!

Сегодня воскресный день, и очень много туристов. Они ходят либо парочками, либо большими группами. Мы слышим немецкую, английскую, итальянскую, французскую речь!

Вот мы стоим в одной из пещер, где красивые фрески, довольно хорошо сохранившиеся. «Посмотри, — говорит Зура, — у них у всех лица испорчены. Видно, это кто-то нарочно сделал».

Вдруг, из-за высоких зарослей высохшего чертополоха мы видим людей в необычной форме и в панамах с широкими полями.

«Гляди, это, явно, люди из какой-то другой оперы», — говорит Зура. Когда они становятся видны лучше, мы понимаем, что это пограничники, азербайджанские пограничники! «Вот это денек! Сплошная удача», — думаю я. Мысли и вправду материальны!

Нас спрашивают о том, кто мы такие. «Вы из Грузии?» — «Да, мы грузины», — отвечает Зура. – «Ну, тогда хорошо», — говорят пограничники, собираясь идти дальше. «А что было бы нехорошо? – не отстаю от них я. — Кому здесь ходить нельзя?» — «Всем можно. Тут ведь зона для туристов». – «А вы почему тогда спрашиваете? Вы кого ищете?» — «Мы никого не ищем, это наша работа». – «А Вы кем работаете?» — «Мы солдаты». – «Пограничники?» — «Да». – «Это уже азербайджанская территория?» — не унимаюсь я. – «Это граница». – «Прямо тут – граница? Значит, гулять нельзя?» — «Нет, почему нельзя? Это ведь место для туристов. Вы точно из Грузии, да?» — «Да», — отвечает Зура. – «Вон грузины ваши идут!» — говорит азербайджанский солдат, показывая на грузинских пограничников.

Мы приветствуем своих «старых знакомых». Потом я спрашиваю: «Вы еще не познакомились друг с другом? По именам друг друга пока не знаете?» — «Нет, не знаем».

Тогда я инициирую знакомство, спрашивая грузинского офицера: «Вы сами откуда будете?» — «Я из Кахетии. Вино у нас там нормальное». – «С собой случайно нет вина?»

Все смеются. – «В такую жару еще и вино, слушай!..» — поучает меня Зура.

Азербайджанцы поначалу не очень контактны. Видно, еще не решили, как себя с нами вести. «Значит, Вам, серьезно нельзя разговаривать друг с другом, с коллегами, так сказать?» — спрашиваю я. На что грузинский офицер: «Да, можно, конечно, можно, но …» — «Не нужно», — медленно отвечает за него солдат-азербайджанец. Но грузинский офицер, который, как я поняла, говорит за всех, тоже, видно, не против того, чтобы познакомиться со своими коллегами: «У нас иногда совместная учеба бывает. У них, азербайджанцев, даже есть офис в Тбилиси».

Потом он обращается к более легко идущему на контакт азербайджанцу: «Тебя как зовут?» — «Самир». – «А Вы по-русски хорошо говорите», — хвалю я Самира. – «Да, я из Баку. И вообще не все между нами, грузинами и азербайджанцами, так плохо, как кажется», — утверждает Самир.

Грузинский офицер: «Вообще-то  мы — дружелюбные люди. Сколько лет у вас в Азербайджане в армии служат?» — «Три года». – «А у нас в Грузии служба контрактная. Вот все, кто контракт закончил, или в Ираке или Афганистане, потом сюда пришли, ну кроме этих», — говорит грузинский офицер, показывая на своих подчиненных. «Серьезно? И где же Вы были до этого?»- спрашиваю я. – «Ой, я уже 20 лет служу и где только не был! А здесь, в этом месте, ничего такого не случается, нормальный участок. Просто спорный. Пока границу не сделают, мы тут стоим с двух сторон».

«Тут года три назад была напряженка, да?» — интересуюсь я. – «Да, иногда бывает. Но кто к власти приходит, от них это и зависит. А то пограничники везде – нормальные ребята. Даже в СССР, если в пограничных войсках служил – мужиком был. И сейчас так».

Весь наш разговор солдат-азербайджанец, Самир, все время переводит своему шефу-прапорщику на азербайджанский язык. Прапорщик внимательно слушает, иногда только что-то добавляет, но, видно, чувствует себя неловко: русского он совсем не знает, он не из Баку.

Зуре тоже есть, что вспомнить: «Я в молодости в Азербайджане служил. Там нам как солдатам один самовар чая полагался бесплатно. Вкусный был чай! Мы его с сахаром пили, держали кусок сахару между зубами и чай так пили».

Грузинский офицер добавляет: «Да, они чай нормально готовят. У нас – вино, а у них – чай. У них – кебабы, а у нас – мцвади, хинкали». В голосе грузинского офицера слышны нарочито-примирительные нотки.

«Зато таких гор, как в Грузии, у них нет, да?» — вбрасываю я. – «Как нет? Есть, конечно! У них Карабах есть. Но его у них отобрали. Как у нас Абхазию отобрали, у них — Карабах», — сокрушается грузинский офицер.

«Сейчас там, в Карабахе, тоже неспокойно — снова», — замечаю я.

«Да, неспокойно. Позавчера показывали по телевизору: семь армян убили и одного азербайджанского солдата. Это все Россия виновата. Это она «печет пироги», «вкусные» такие пироги. Это она делает бомбы замедленного действия: дров наломает – а мы друг в друга стреляем», — ухмыляется грузинский офицер.

Самир неожиданно: «Дай Бог вам ваши земли вернуть!»

Грузинский офицер: «У меня нормальные ребята такие есть, друзья-азербайджанцы. Иногда учеба у нас вместе с ними в Тбилиси. Да, все нормально будет. У них отняли, и у нас тоже отняли. Мы потеряли много и они тоже».

«Дай боже, сколько вы потеряли! – восклицаю я. — Кажется, не меньше двадцати процентов вы потеряли».  – «Да, эти земли сейчас в России уже», — вздыхает грузинский офицер.

Потом он обращается к Самиру: «Позавчера ваши люди остановили здесь вверху делегацию дипломатическую, голландская была делегация. А они остановили! Проверяли у них документы, не пускали. Вам потом звонили из штаба в Тбилиси,  а потом и в Азербайджан звонили. И поэтому мы здесь».

Самир старательно переводит все своему прапорщику на азербайджанский. Тот слушает внимательно и молчит.

«Смотрите, а то еще чего доброго может разгореться большой дипломатический скандал», — предупреждаю я. Но грузинский офицер успокаивает меня: «Все, конечно, возможно. Однако мы очень даже ладим друг с другом, когда у нас совместные учения. У меня друзей много в Баку. Когда я туда приезжаю туда, мне там такой стол накрывают, я вам говорю! Нормальные они там ребята, хотя вина мало пьют! Замначальника их пограничной заставы я тоже знаю».

Вдруг Самир, переговорив со своим начальником, переспрашивает: «Это позавчера кого-то наши не пускали?» — «Голландских дипломатов». – «Но Вы, наверно, понимаете, кого мы обычно не пускаем?»- спрашивает Самир. Грузинский офицер: «Всех, кто похож на армян, да?»

Самир: «Да… Они, бывает, фотографируют тут». Грузинский офицер: «Да. Знаю. Это если случится, то будет такой скандал!»

Мы все какое-то время молчим, каждый о чем-то своем думает.

«Интересно, а как они могут узнать, что «подозрительные личности» – на самом деле армяне?» — думаю я, но не успеваю задать этот вопрос.

Мои мысли перебивает Самир, вдруг снова повторяя: «Дай Бог, чтобы вам ваши земли вернулись».

Грузинский офицер с ухмылкой: «Да, спасибо. Но без войны этого невозможно сделать, вы же сами понимаете».

Самир: «Ну дай Бог, чтобы он окочурился, этот Путин».

Грузинский офицер кивает: «Да, правильно! Пока Путин, мира не будет. Он сейчас Украину бомбит. И пока – война у них. Там воюют славяне друг против друга! Братоубийственная война идет. А у нас – маленький тайм-аут».

Самир: «Знаю, у вас – небольшой тайм-аут».

Грузинский офицер: «Украинцы до недавнего времени не знали, как это случается. Сначала они (русские) нас бомбят, потом автоматчики стреляют, и это называется «провокация», а потом война, как вторая мировая».

Самир: «Как Гитлер в 1941ом».

Грузинский офицер: «А нам как с Россией воевать? Даже если вся Европа соединит свои танки, то больше танков все равно у России будет, чем у Европы и Азии вместе взятых. Если в одну и ту же минуту их (русские) танки начнут стрелять, вся Европа окажется в канонаде. Но все равно, как я могу сказать, что я русских не люблю? Я Пушкина читал, «Войну и мир» читал. Мы тоже православные люди. И простые люди нам не мешают. Мы никогда никого не обидим. Мы грузины такого не допустим. У меня там (в России) друзей много, и мы, хоть и не видимся больше, звоним друг другу, общаемся». Потом он обращается к Самиру: «Ты – смышленый парнишка! И хорошо, что ты русский знаешь. Ты «Войну и мир» читал?» — «Нет, не читал», — отвечает Самир с сожалением в голосе.

Вдруг тема резко меняется. Очень жарко, и всем хочется пить. Грузинский офицер спрашивает азербайджанских коллег, нет ли у них воды.

Самир: « Воды хотите?» — «Да. Мы свою там оставили».

Самир: «Вот вам вода, но она немного теплая».

Грузинский офицер в знак благодарности: «Ничего, будет, как чай. А вы заходите к нам сюда, у нас тут тень!»

Самир смеется: «Здесь у вас в келье и вправду уютно, как трехкомнатная квартира» — и подходит ближе к тени.

Вдруг у Зуры возникает гениальная идея: «Давай мы сейчас миротворческую акцию устроим!» И Зура достает свою бутылку с водой. «Вода из Тбилиси сейчас пойдет в Азербайджан!» — торжественно восклицает он, добавляя своей воды в бутылку Самира. Тот обеспокоен: «Вы себе воды тоже оставьте». – «Ничего, мы сейчас в монастыре себе новой наберем», — успокаиваю его я.

Грузинский офицер: «У меня есть знакомый начальник на азербайджанской заставе. А у меня морозильник есть, и ваши люди ходят к нам и «свистят» у меня холодную воду. И мы достаем пятилитровые канистры для них».

После взаимного водопития военные начинают интересоваться формой друг друга: чья менее жаркая. Потом они даже проверяют свои формы на ощупь.

Грузинский офицер: «Ваша форма не слишком теплая?»

Самир: «Нет, посмотрите, у нас рубашки очень тонкие».

Зура делает резюме: «Такая жара, что все теплым кажется».

Я перевожу беседу в другую колею. «Как живется вообще у вас в Азербайджане?» — спрашиваю я Самира. – «В столице у нас все хорошо…. И даже если говорят, что там дорого, но у нас и зарплаты соответствующие. Мы в Европу ведь стремимся. У вас что хорошо: машины дешевые».

Потом Самир рассказывает нам, что офицеры в Азербайджане получают много разных льгот и что зарплата у них — 1500 долларов. Но это грузинский офицер отвечает, что хотя грузины в армии столько не получают (у них зарплата – 800 долларов), но зато жизнь в Грузии намного дешевле.

Самир рассказывает о том, что служить ему осталось уже недолго, а после армии он собирается дальше учиться на офицера. Говорит, что им руководит «небольшой патриотизм» плюс, конечно, финансовая сторона привлекательна. Говорит, что его страна, зарабатывая много нефтедолларов и богатея с каждым днем, много инвестирует в оборону, потому что  у них – конфликт с Арменией.

Военных обеих сторон сходятся на том, что и Грузии и Азербайджану нужно в НАТО и в ЕС. А вот с Америкой дела иметь опасно – как и с Россией. «Они обе, и Россия, и Америка, как хищники, у них интересы хищников. Только один  – белый медведь, другой – черный», — заключает грузинский офицер.

Так мы незаметным образом проводим час с лишним — в тени, с видом на Азербайджан, в горной пещере,  в древней грузинской монашеской келье. И мне прямо-таки не верится, что эта беседа — не во сне, а наяву.

Мы потихоньку прощаемся с нашими собеседниками и продолжаем свою экскурсию.

Внизу, у парковки, мы видим машину, прямо из которой молодой парень торгует свежеприготовленным кофе и другими напитками. У него есть даже холодный кофе, подумать только! Вот это сервис!

«По этому поводу грех не выпить … кофе! — восклицаю я. — Наконец- то, дух предпринимательства посетил и эту землю!» — «А я не местный, — поправляет меня парень. – Я из Восточной Украины, из Донецка, беженец». – «О, Бог ты мой! Бывает же такое!» — удивляемся мы с Зурой. – «Да, бывает. К тому же я – двойной беженец: я тбилисский армянин, мы в 1993 бежали с семьей отсюда в Украину. А теперь – снова бежали, обратно на родину. Мы оставили в Донецке все и вернулись домой ни с чем».

И вот мы, сидя на парковке перед монастырем в тени одного единственного дерева, проводим больше получаса в беседе с симпатичным продавцом кофе. Мы говорим о нелегкой доле его семьи и еще тысяч похожих семей, потерявших во время войны все.

А в это время вверху над монастырем продолжали вести свою службу — с автоматами Калашникова в руках — наши знакомые пограничники, милые парни, грузины и азербайджанцы, успевшие подружиться прямо на наших глазах.

Дай Бог, чтобы их автоматы так и остались невостребованными игрушками больших мальчиков.

 27 июля 2015 г.

Читайте также: