Или как мой сын начинал учить русский язык в Грузии.
«Не-е-ет! Сама туда иди! Не пойду-у-у-у я к ней!» — во весь голос орёт мой семилетний сын на всю улицу.
Это мы идем знакомиться с учительницей русского языка, которая будет обучать Антона русской грамоте. Нам порекомендовали ее как очень толкового педагога с долгим стажем работы. А Антону пора заняться русским языком: читать он научился сам, вероятно, следя глазами за тем, что я ему читала вслух. Да и порывы к написанию разных писем и записочек за ребенком тоже наблюдаются, но пишет он пока с такими ошибками, то часто просто не знаешь, смеяться или плакать.
В школе русский язык Антону не преподают. Он занимается в первом классе британско-грузинской школы, где занятия ведутся на английском языке. Понимания значимости владения иностранными языками у малыша пока что мало. «Но я ведь уже сам научился писать, что еще надо?» — возражает он мне на мои попытки заняться с ним русской грамматикой. Между делом он попутно спрашивает меня, почему мы говорим «карова», а пишем совсем иначе. «В русском языке мы часто пишем совсем не так, как слышим, и правильному письму нужно усердно учиться», — изо всех сил стараюсь объяснить я своему первоклашке, сознание которого пока еще нередко пребывает на уровне детсада.
«Не пойду-у-у-у с тобой никуда!» — завывает Антон, еле-еле плетясь за мной. «Мальчик, миленький, ты почему плачешь? Куда тебе так не хочется?» — спрашивает Антона какой-то пожилой дяденька с добрыми глазами и в плащике. – «Представляете, он русским языком заниматься не хочет!» — в сердцах восклицаю я. – «Ну да? Как можно не хотеть знать русский язык? Как ужасно!» — удивляется дяденька. «Слава богу! – думаю я. – Хоть один единомышленник», — думаю я с благодарностью, после чего говорю вслух: «Вот объясните, пожалуйста, этому глупышке, этому Незнайке, для чего нужен русский язык!» А потом обращаюсь к Антону: «Да сам спроси любого встречного, нужно ли учить русский! Послушай, что тебе ответят люди! Все будут удивляться, что ты не хочешь принять от своих родителей такого подарка!» Прохожие с удивлением оглядываются на нас.
Мы идем, а я стараюсь даже бежать, но сын меня притормаживает. В районе Ваке почти что все здания – образцы поздней сталинской архитектуры. Ее грузинский вариант часто бывает весьма любопытен. Но времени на глазение по сторонам у нас нет. Мы опаздываем. Преподаватель ждет.
Сворачивая на один из переулков, мы начинаем подъем вверх. Ищем улицу Чхеидзе. Нам говорят, что здесь такой нет. Но мы-то знаем: она должна быть здесь, где-то совсем рядом с парком.
Подъем крут, и это еще больше лишает мотивации моего сына. «Мама, сюда нужно только на машине подниматься: идти вверх просто невозможно!» — ноет Антон. – «Наоборот, отличная тренировочка для тебя после школы!» — пытаюсь взбодрить сына. – «Нет, если и буду заниматься русским, то сюда — только на машине!» — «Хорошо, будешь платить мне по 5 лари — тогда буду тебя сюда возить. Иначе – пешком», — говорю я.
Улица Чхеидзе – какая-то прямо-таки партизанская, она прячется между главными улицами района, как бы забиваясь в щель между горой и парком.
Преподаватель Карина, пожилая крашеная блондинка, встречает нас на подходе, видимо, опасаясь, что мы сами не найдем ее дом. У Карины не совсем обычный вид: поверх свитера на ней надет зеленый махровый халат.
«Здравствуй, деточка! — приветствует она моего сына и как бы не замечает меня. – Как тебя зовут?» — «Антон». – «Очень хорошо. Заходи, Артём, в дом, я тебя с другими детьми познакомлю. Они – мои ученики».
И Карина ведет нас к себе в дом. Мы оказываемся в старом чисто-деревенском дворе, какой не ожидаешь увидеть в этом современном районе Тбилиси. На улице повсюду развешено белье, наружная лестница ведет на второй этаж.
Мы заходим в малюсенький коридорчик, который, видимо, одновременно служит и кухней и столовой. За столом сидит сын Карины и ест суп.
Антон, похоже, немного расстерялся, не зная, куда идти дальше. Карина указывает нам на дверь слева. Оттуда выходит мужчина в белой майке и, кажется, с похмелья. Приветствуя нас, он улыбается, раскрывая ряд золотых зубов. И приглашает нас в темную комнату без окон, увешенную старыми совесткими коврами. В комнате – диван, стулья и письменный стол, на стенах – несколько икон и календарь. Через открытую дверь виднеется еще одна похожая на эту темная «ковровая» комната.
За письменным столом, освещенным лампой, сидит какой-то парень, сгорбившись над учебниками. «Это мой ученик Гиа, познакомься, Артём!» — говорит Карина. – «Это не Артём, а Антон»,- несмело поправляю я учительницу, переживая за успех ее первого контакта с моим не особо горящим энтузиазмом сыном. – «Ах да, Антон, извини! А сейчас придут еще дети. Они все будут поступать в вузы, и им всем нужен русский язык, понимаешь?»
Затем Карина задает Антошке пару вопросов – про то, какие он знает буквы, что он любит делать, знает ли он Карлсона, но мой сын отвечает неохотно, что-то еле-слышно бубня себе под нос.
Но и учительнице, видно, тоже не особо интересно узнать его ответы. Беседа совсем не клеится. И тогда Карина достает набор каких-то истрепанных советских открыток, машет ими перед носом Антона и предлагает ему составить рассказ по картинке. Речь идет про ёжика, который непонятно почему забрался на заваленную снегом крышу.
«Почему, как ты думаешь, он туда залез?» — спрашивает сына учительница. – «Я думаю, он хочет починить трубу», — говорит Антон. – «А вот и нет! Неправильно! Он хочет очистить снег, чтобы крыша не протекала, понятно?» И дальше — в том же духе.
Все время нашего разговора муж Карины, видимо, очень обрадованный нашему визиту, стоит рядом с нами, широко улыбаясь какой-то, видимо, понятной только ему улыбкой и приговаривает: «Хороший мальчик!»
Антон робко смотрит внукуда и на контакт идти не желает, но ведет себя вежливо и сдержанно. Карина, которой, кажется, хочется произвести на меня, маму, приятное впечатление, все же пытается как-то вывести малыша на контакт, заводит разговор на тему его будущей профессии: «Кем ты хочешь стать, когда вырастешь, мальчик?» Антон немного призадумывается, а я ожидаю ответа с особым интересом (недавно он заявлял, что хочет стать фотографом). «Я буду дипломатом!» — с гордостью говорит Антон. – «Очень хорошо. И почему же дипломатом?» — «Чтобы у меня всегда было много денег!» — выпаливает мой сын. Мы все смеемся.
Тем временем в комнату заходят девушка и парень. «Смотри, мальчик, они тоже пришли заниматься со мной русским языком. Они все абитуриенты. Вот Нино хочет стать врачом. А Серго – экономистом. И всем им, чтобы поступить в институт, нужен русский язык, понимаешь? Русский язык – великий и могучий! А наш Антон хочет стать дипломатом! — объявляет всем Карина. — А дипломату обязательно нужно знать русский язык, понятно, мальчик?» — «А когда я был таким маленьким, как Антон, я хотел стать просто папой!» — признается Серго.
Вот наше знакомство закончено. Карине нужно заниматься с учениками. У нее из абитуриентов – конвейр. На прощание она обещает Антону показать ему в слудующий раз, где живет Дед Мороз.
Выходя из дома, я спрашиваю, как побыстрее подняться на дорогу, ведущую над парком. Нам надо забрать нашего малыша из садика, а желания идти через мрачный вечерний парк Ваке у нас нет. Муж Карины пытается отговорить нас от этой идеи: якобы везде много злых собак да и прохода как такового нет. Но мы решаемся на исследование пути своими усилиями.
Настроение у моего сына хуже прежнего: уже начинаются сумерки, а фонари на дороге давно больше не светят, да и похолодало к вечеру изрядно.
«Мама, мне действительно обязательно ходить к этой тете на занятия, да?» — жалобно спрашивает Антон. – «Посмотрим, малыш, может, мы найдем для тебя кого-нибудь другого преподавателя, более … современного, согласен?» Сын вздыхает с облегчением.
И чтобы отвлечь его от плохих мыслей и впечатлений, я начинаю рассказывать Антону про историю создания ООН, где русский – один из шести рабочих языков. Антону эта тема, как ни странно, очень по душе. Он — весь внимание.
«Мама, а расскажи мне, как Америка и Германия помирились после войны!» — просит меня сын. И я рассказываю ему про четыре оккупационных зоны – советскую, французскую, американскую и британскую, про план Маршалла, про блокаду Западного Берлина, про постройку Берлинской стены.
Сами того не замечая, мы беседуем про военные конфликты и пути их разрешения с помощью международного вмешательства.
И вот мы уже почти что пришли. Прохожие, слыша нашу беседу, оборачиваются в изумлении, видимо, думая: «О чем эта ненормальная беседует с этим маленьким мальчиком?». Откуда им, прохожим, знать, что Антону намного интересней слышать рассказ про механизм работы Совбеза ООН, чем про неприкаянных ёжиков на крыше?
Тбилиси, 27 ноября 2013
P.S. Прошло три года. Наш Антон успешно занимается русским языком, но с другой учительницей. Она нашла к ребенку правильный подход и сумела заинтересовать малыша своим предметом. Каждое занятие для Антона — маленький праздник. А учительница стала для него любимым и родным человеком.