Гении живут совершенно особенным образом: их переполняет идея, из которой они черпают силы и которой эти силы они потом отдают. Подобные люди бывают не приспособленными к жизни, иногда они кажутся нам эгоистами или «не от мира сего». Но нельзя не признать и того, что гении в некотором смысле и большие везунчики, потому что эта их «зацикленность» на себе и своей идее позволяет им переносить трудности, кризисы и катаклизмы при более низком, чем у простых людей, уровне стресса.
Во времена, когда мир, кажется, рушится прямо на наших глазах, неплохо обратиться к опыту гениев.
Вспомним, например, Дмитрия Шостаковича. Большую часть своих бессмертных произведений композитор создал в блокадном Ленинграде в условиях нужды, холода и голода.
Тут же не могу не упомянуть и моего любимого грузинского поэта Галактиона Табидзе. Он жил на переломе эпох: с 1892 по 1959 годы. Сын сельского учителя, Галактион с молодых лет был романтиком и дэнди, и этот свой дух он не утратил до самой смерти. Многое связывало поэта с русскими стихотворцами Серебряного века – Блоком, Брюсовым, Бальмонтом, а также с теософской философией Владимира Соловьева, где женское начало, Великая София, – основа мироздания, а цель истории — богочеловечество.
Поэзия Галактиона – это сочетание изысканности и утонченности, необычайной музыкальности и экспрессии, а также высокая концентрация образов, аллюзий, эпитетов, сравнений. Все это делает стихи Табидзе едва переводимыми.
В этой статье я привожу свои собственные переводы стихов поэта. Начну, пожалуй, с одного из самых популярных его произведений.
Ветра свист.
Ветра свист, ветра свист, ветра свист.
Листья в вихре кружатся гурьбой.
Гнется стройное войско древес.
Где же, ангел ты мой неземной?
Что за дождь, что за снег, что за снег!
Мне тебя не найти никогда!
Образ твой — он мой спутник навек,
На века, навсегда, навсегда!
Мыслей бег в небесах так тернист.
Ветра свист, ветра свист, ветра свист.
1924
В отличие от многих других одаренных личностей, Галактион был абсолютно уверен в своей гениальности и не стеснялся открыто говорить об этом, чем снискал себе немало недоброжелателей и даже врагов.
Я сплю.
Я купаюсь в своих сновидениях.
Пусть мои не закончатся сны!
На челе — лишь улыбки парение:
Колыбельные песни нежны.
Пусть страшатся:
В моём пробуждении,
Бессердечном, как пламя зари, —
И жестокость, и наваждение.
Не понять вам полёты мои!
1927
Галактион Табидзе – пионер в поэзии. Из-под его пера легко выходили все новые и новые стихотворные размеры, словоформы и даже слова. В его произведениях – не только музыка, но и ребусы-головоломки, сочетание иррационального и многозначного. Такие стихи не могут не проникать прямо под кожу.
Руки.
Руки любимые, словно безумный, я зацелую.
Пальцы хрустальные, полные солнца, крови пурпурной,
Голову вскружат.
Низко склонюсь я пред нею,
Смолкнув от счастья.
Оду без края —
«Тополь и плющ» — ей посвящу я.
Царствовать будут там вечно
Дальние страны.
В этом восторге на пальцах любимых сочту я
Ветхие кольца, разбитые вдребезги мною.
1917
Примечательно, что в стихах Галактиона, у которого не было не только высшего, но даже и среднего образования, — многочисленные скрытые намеки и ссылки на творения великих писателей и поэтов других стран и эпох: Эдгара По, Бодлера, Вийона, Диккенса. Он легко запоминал стихи, все свои произведения знал наизусть и нередко сам себя же цитировал.
Эдгар – Третьим.
К храму неспешно шагали мы двое.
Вечер. Молитвы. Церковное пенье.
На странной дороге, моя Ленора,
Ветер, рыдая, деревья гнул рвеньем.
Крылья мои так о дерзком мечтали,
Как же скучать по тебе мне хотелось!
Однако внезапно возник между нами
Какой-то чуждый уродец, третий.
Вдруг нам послышались тихие звуки
Страшной беседы: «О, будет вам горе!»
Ветер рыдал, умирая от муки.
К храму теперь шагало нас трое.
1915
Как это и полагается гениям, в будничной жизни, в быту поэт был неприспособлен, как ребенок. Человек, запоминавший свои и чужие стихи с ходу, в простых житейских делах нередко оказывался беспомощным. Например, чтобы пойти занять у кого-то денег, Галактиону приходилось делать письменные заметки – «Что сказать, когда беру деньги в долг». Говорят также, что Галактион был «очень плохим грузином» в том смысле, что он абсолютно не владел искусством произнесения тостов, знаковым умением любого грузинского мужчины.
Проза жизни – это было не про Галактиона. Зато в поэзии он чувствовал себя вольно и свободно, и ему не нужно было придумывать ни образов, ни сравнений, ни метафор – ими он мыслил.
***
Успокоился вихрь волнительный,
Черноморский бриз веет пленительный;
Я смотрю на тебя, золочёное,
Мое солнце, в закат облачённое.
Я смотрю на тебя, на янтарное,
Уносящее мысль в дали дальние,
Отпуская с закатным веяньем,
Заходящее солнце, последнее.
Мои мысли, во храмы входящие
И золу, чёрный пепел творящие,
Почему вас уносит безжалостно
Заходящее солнце янтарное?
Второй сборник стихов поэта под названием «Артистические цветы» вышел в 1917 году. Жаль, что в те времена не нашлось того, кто бы перевел хотя бы часть этих стихов на иностранный язык, чтобы они стали достоянием не только грузинской, но и мировой литературы. Иначе «Артистические цветы» непременно превратились бы в поэтическую бомбу ХХ века: сто стихов, от начала и до конца новаторских и гениальных, и при этом — ни одного слабого произведения!
АНГЕЛ.
Ангел с пергаментом длинным в руке —
Грустно на землю смотрел он.
С миром! Доверился зря я тебе,
Вечер в алмазном мерцании серег!
Губы в молебне, величье, печаль!
Вспомнишь меня, ведь не будет иначе!
Лидии звонницы, башни и Грааль
В ноги рассыпались с траурным плачем.
О, как поблекло сиянье мечты
От отрицанья наброска предмета!
Облака яркость и древа цветы
В миг уничтожены Азии небом…
Ангел с пергаментом длинным в руке
Бледные письма разбрасывал грустно.
Зря я доверился как-то тебе,
Зря мы с тобою желали друг друга!
В омуте занавес падает ниц,
Вечер от страха дрожит и смущенья,
Вечер и розы склоняются вниз,
С миром! Прощайте вы, счастья мгновенья!
(из сборника «Артистические цветы»)
Тем не менее, в творческих кругах эта книга была встречена гробовым молчанием: у коллег-поэтов отняло дар речи. Разве это удивительно? Ведь эти стихи на долгие годы затмили все другие произведения грузинской литературы. Галактиону завидовали, о нем шептались, общения с ним избегали, за его спиной устраивали козни.
Придет, но когда? (отрывок)
Царский, нежный и великий,
Стих ты мой старинный!
Ты спонтанный, многоликий,
Сон ты мой былинный!
Только белым тем фонтаном,
Как хрусталь Версаля,
Провожает томным взглядом
Легкость-затуханье.
Синий конь, моя царица,
Быстро скачет, рьяно
По тропе песчаной синей.
Страшный ветер, рваный!
Скачет конь с роскошной гривой,
Стук копыт, снежинки.
Снег, снежинки, снег в апреле,
Розовые льдинки.
1918
Борис Пастернак, который приехал в Грузию, чтобы подготовить переводы знаковых грузинских поэтов, с Галактионом Табидзе так и не познакомился. Говорят, что кто-то из «доброжелателей» шепнул Пастернаку, что Галактион, якобы, не любит евреев. Пастернак обиделся, о чем, правда, впоследствии пожалел: не перевести Галактиона значило не перевести самого главного из грузинской поэзии.
Не нужно особых усилий для того, чтобы представить себе, как жилось гению, окруженному завистниками и недоброжелателями в стране, система которой состояла в уничтожении инакомыслящих и порабощении личных и гражданских свобод.
Тем не менее, Галактион выжил, причем жить — как и умереть! — он умудрился с триумфом. Однако без компромиссов, конечно, не обошлось. Ему приходилось писать стихи на заказ: про революцию, партию, Ленина-Сталина, про достижения советской власти. И даже в этом он оказался новатором стихотворной формы.
Однажды его попросили написать об уникальном соборе Никорцминда в регионе Рача, что на севере Грузии. Галактион, ни разу своими глазами не видевший этого храма, создал один колоритный стих, который даже включили в школьные учебники. Однако в Рачу Галактион так и не съездил и того собора не увидел. Приглашение посмотреть на эту церковь своими глазами поэт вежливо отклонил. Зачем ему было ехать туда, ведь он уже бывал там — в своем воображении!
Галактиона, аутсайдера в творческих кругах, редко звали на совместные писательские застолья: его компании избегали, зная, что, выпив, он может позволить себе лишнее, такое, что потом забыть будет сложно. Да, Галактион пил, нередко – запоями, потом лечился подолгу и не раз. Некоторые утверждали, что и писал он именно так – под градусом. Однако эти домыслы отвергали близкие люди: в запое Галактион к перу не прикасался.
Море шумело.
Море шумело,
Глухо стонало,
Мачте порывами
курс задавало.
Море шумело.
В странном смятении
Жилы взрывались,
С кожей, сосудами переплавлялись.
Море шумело.
Кровь, не вмещая симфонии страстной,
Жаждала бури, ревя громогласно.
Море шумело.
Каждой молекулой с бешеной силой
Море безумное бури просило.
Море шумело.
Боже! Безумец, я понял внезапно:
Это ни где-то, это ни как-то,
Это во мне закипала стихия.
Суть моя шторма и бури просила!
Море взрывалось.
Как и многие гении, Галактион был одинок. И компании людей «интеллигентных» он предпочитал простой народ – шоферов, дворников, студентов. С такими людьми ему было проще общаться, с некоторыми из них он даже ходил выпивать, о чем осталось немало воспоминаний. Поэт любил выходить на проспект Руставели, где его чуть ли ни ежедневно можно было встретить гуляющим. При жизни он облюбовал для себя местечко на Пантеоне, что на горе Мтацминда, где похоронены знаковые деятели грузинской истории и культуры. Там же его впоследствии и похоронили.
Это – его стихотворение-реквием, написанное поэтом за два года до смерти.
Ты ушёл.
Ты ушёл, страданьем уносимый.
Чаек крик – прощанье у воды.
Кто сказал, что этот мир покинул?
К новой жизни возродился ты!
Ты ушёл… Ни с кем уже не в ссоре:
И земные, и небесные – друзья.
Кто сказал, несчастна твоя доля?
Озарилась счастьем жизнь твоя.
Ты ушёл. Пусть путь твой будет сладким.
Та квартира – сказка, вечный сон.
Кто сказал, что ты бездомный, жалкий?
Ведь сегодня ты бессмертие нашёл!
Ты ушёл… Но о такой судьбе мечтают,
О прекрасной, лучше не найти.
Приютят тебя космические дали.
Ты — к бессмертию сегодня на пути.
1957
Вдохновение поэт черпал даже из того, что другим показалось бы мерзким и отвратительным. Например, одно из своих проникновенных стихотворений, обращение к Богоматери, он написал под впечатлением сцены, которую наблюдал рано утром в одном тбилисском соборе, куда путаны приходили замаливать свои грехи после долгой рабочей ночи.
СИНЕВА, или Роза на песке
Божья Матерь ты, солнце-Мария!
Словно роза в песке после ливня,
Путь всей жизни моей – сон-стихия,
И небес синева игривая…
Ночь украдкой обнимет все горы,
И когда вновь заря в небосклоне,
То бессонный и опьяненный,
И усталый приду я к иконе.
И бессонный, и опьяненный,
Прислонюсь я к притвору у храма.
Свет случайно ворвется в Сиони*,
Замерцает в серебряной гамме.
И тогда я скажу: «Пред тобою —
Лебедь раненный райского сада.
Встреть, ликуй пред разбитой судьбою,
Пред усталым лицом и руками.
Посмотри и ликуй: эти очи,
Что искрились росой и фиалкой,
И бессонны, и опьянённы,
Слезной местью наполнены жалкой.
Насладись! Все поэты похожи?
Одинаковы все – в ожиданьи?
И душа, от мольбы так тревожна,
У тебя — мотыльком пред ногами.
Для меня где отмщенье, Мария?
Где душа, чтоб наполнилась счастьем?
Как из рая идёт Алигьери —
Так меня накрывает вдруг адом.
На проклятой судьбою дороге
Предо мной завитает тень смерти, —
На последнем причастье, в итоге,
Своей милости ты не отмеришь.
Руки накрест и, вихрем пленённый, —
Унесут меня синие кони.
И бессонный, и опьяненный,
Сам в могилу спущусь я, запомни!
Божья Матерь ты, солнце-Мария!
Словно роза в песке после ливня,
Путь всей жизни моей – сон-стихия,
И небес синева игривая…
1917
Его жену, Ольгу Окуджава, арестовали как врага народа и отправили в ссылку, где она умерла. В жернова сталинских чисток попали многие деятели грузинской культуры. Однако Галактиона почему-то не трогали. Не посмели или не успели вовремя это сделать? Наоборот, его награждали высшими государственными наградами, приняли в Союз писателей, про который он, кстати, однажды сказал, что тот состоит из одного человека.
Однажды Галактион умудрился потерять свой орден Ленина и пришел к Берии, чтобы пожаловаться на это. Берия снял с себя свой орден и пристегнул Галактиону с наказом больше не терять наград.
Существует мнение, что Галактион Табидзе был конформистом. Литературовед Леван Бердзенишвили, например, считает: «Галактион был очень слабым человеком, и он никогда не стал бы диссидентом, потому что поэт всего боялся. В обычной жизни он был настолько слабым, что, когда арестовали его жену и она писала ему письма, он ей не отвечал. Зато в поэзии он был абсолютно храбрым. Там, где было его место, он ничего там не боялся и ничего не стеснялся».
Ветру, как музыке, вольно.
Розы в саду увядают,
Ветру, как музыке, вольно.
Сердце, из пепла воспрянешь?
Тихо, былое, спокойно!
Сумерки в небе растают,
В шёлк превратившись багряный.
Сердце, воскреснешь ты разве?
В прошлом умолкни, страданье!
1927
Обвинения в трусости вряд ли уместны хотя бы, если принять во внимание факт кончины поэта. Галактион покончил жизнь самоубийством. Разве это – поступок труса? Разве жалкий трус в состоянии отправить сам себя в Преисподнюю?
Галактион и смерть – отдельная тема. Есть предположение, что над идеей покончить жизнь самоубийством поэт размышлял долгие годы с самой юности, тщательно планируя свой уход. Зато история о том, что сделал он это из политических целей, якобы сначала отказавшись подписать бумагу против Пастернака, – это миф, созданный писателем Борисом Акуниным, но не имеющий под собой оснований.
На закате
Солнца закат – отраженье
былого величья.
В небе разрушился храм,
пирамидам подобный.
Брёл по развалинам я,
Без тебя одинокий.
Вечер прискорбно блуждал
По небесной деревне.
Ветер одел в серебро
Путь небесный последний.
Облачный занавес только тогда и раскрылся,
Звёздам даруя долину для снов и полётов.
(из сборника «Артистические цветы»)
Галактион Табидзе – это отдельная галактика, рукотворная империя поэта, где царили законы, отличные от законов окружающего мира. В его галактике торжествовали гармония, высшие формы любви, музыка и поэзия — всё то, для чего поэт жил. На остальное снисходительно закрывал глаза, предпочитая не замечать низости и подлости других аспектов бытия. А таковых хватает, увы, на все времена. Проблема в том, что ответ на вопрос, как с этим жить, знают совсем не многие.
Я благодарен.
Мир износился, как старый полтинник,
Дремучею чащей вдруг стала земля.
Не удивляйся, но в данное время
За малое счастье признателен я.
Я допускаю, во мне когда-то
С сердечною лаской дружила душа.
Но совершенством жизнь небогата.
И малостью тоже довольствуюсь я.
Как оставаться душою красивым,
Коль скоро преследует грубость меня?
Но время оставить все мысли об этом.
За малое счастье признателен я.
Уродство и темень, и злобные речи,
И демонический профиль огня.
Коварство, молю, не дави мне на плечи!
Я благодарен, доволен я.
Тбилиси, 21 – 25 марта 2020 г.