Этот рассказ-ералаш бы написан мною не так давно, хотя кто-то из читателей, наверняка, этому не поверит. История, правда, очень похожа на сценарий одной из многочисленных знаменитых грузинских короткометражек.
Дело было в самом разгаре летней жары, в августе месяце. В Грузии это – самое неблагоприятное время для того, чтобы проводить его в большом городе. Все, кто может, уезжает из города либо в горы, либо на море, потому что в городе в течение дня все без исключения здания и асфальт на дорогах раскаляются почти до полужидкого состояния, щедро отдавая накопленное тепло в окружающее пространство всю ночь до утра. Таким образом, температура воздуха нередко поднимается выше 40 градусов.
В такой период невозможно не только двигаться, но и ощущать хоть какое-либо движение мысли. Ради самоспасения приходится пребывать в полуживотном состоянии, пребегая к телодвижениям разве только для того, чтобы регулярно принимать душ или прохладную ванну.
В один из таких изнуряющих знойных дней у меня зазвонил телефон. На проводе – мой друг Леван. Он – философ, музыкант, писатель — словом, романтик. Звонит он из деревни в Западной Грузии, где летом живет у тетки:
— Привет! Как дела? Ты что – все еще в городе? Ты с ума сошла! В такую жару нормальные люди в городе не сидят! Тебе нужно срочно на природу, туда, где свежесть и простор, где можно босиком – по росе, где жизнь настоящая…
— Ты будешь смеяться, но у меня в придачу к жаре еще, кажется, и бронхит, — несмело бормочу я, осознавая всю нелепость своего положения. – Иногда я даже не понимаю, температура у меня или на самом деле на улице так жарко.
— Слушай, вот что я тебе скажу. Твое лекарство – прочь из города! Завтра утром покупай билет на поезд – и вперед!
— Так куда, куда мне ехать, скажи!
— Ко мне в деревню, туда, где подлинная Грузия, где горные ручьи и лес дарят прохладу, где природа не испорчена зверствами человека.
— Да, но я больна, Леван…
— Кто это говорит? Поэт? Ты знаешь, почему ты больна? Как может поэт жить в городе? Город – это сплошная проза. Душа поэта в городе умирает! Вот почему ты больна… Завтра утром приезжай, и я отвезу тебя в нашу родовую усадьбу, и ты увидишь настоящую Грузию, такую, с которой, спорю, ты еще не знакома…
На этот аргумент мне трудно что-либо возразить. Мой друг прав: поэт в городе – не поэт. Лирику трудно черпать вдохновение, находясь вне природы. И потому я обещаю Левану рано утром следующего дня взять билет на поезд и приехать к нему в его деревню. Ставлю только лишь одно условие: он должен будет сыграть для меня на гитаре. Леван поет и играет на гитаре божественно. И он соглашается.
Деревня Левана – где-то на границе Гурии и Мегрелии. Это далеко. Но, слава Богу, существуют скорые поезда.
Рано утром поезд уносит меня далеко на запад. За окном мелькают живописные ландшафты Джвари и Мцхеты, заброшенные железнодорожные станции и миленькие деревушки, а также высокие горные массивы, покрытые густыми лесами. Однако на этот раз вся эта красота проносится мимо моего восприятия. Нет, я смотрю на все это и сейчас, но как бы не замечаю, потому что знаю это и видела эти красоты уже много раз. Меня завораживает таинственное и неизведанное. И вот так я и сижу — с полузакрытыми глазами, стараясь представить себе предстоящую мне, до сих пор не знакомую мне благодать: первозданную Грузию и всю ее свежесть, утреннюю прохладу, горные ручьи и таинственные ущелья, речную форель, которую можно ловить прямо руками, а также вкус настоящей деревенской еды и, конечно же, мириады звезд на волшебном ночном небе…
В Сенаки мне нужно выходить. Но мне почему-то неловко это делать: похоже, что на этой станции я – единственный пассажир, покидающий поезд. Интересно, кто еще, кроме меня, ездит в Сенаки?
К моему великому удивлению, на перроне меня никто не встречает. Вот так сюрприз! Звоню Левану, но трубку он не берет.
Перешагивая через рельсы, медленно бреду к зданию вокзала в надежде, что мой друг все-таки вот-вот увидит меня и окликнет. Но вокруг – ни души. Сенаки встречает меня гробовым молчанием. Про песни под гитару я уже и мечтать не смею.
На станции – маленькое окошечко кассы и люди, стоящие в очереди за билетами. Становлюсь в очередь, чтобы узнать, когда будет следующий поезд на Тбилиси или на Батуми. В моей голове прокручивается множество сценариев моих дальнейших действий. Один из них – возвращение домой, в городское пекло. Другой – поездка к морю, не даром же я проделала весь этот долгий путь из большого города в деревенскую глушь.
Ожидая своей очереди, несколько раз звоню своему канувшему в Лету приятелю, но тот не отзывается. Поразительно! Я в полном недоумении. Что могло случиться с Леваном за короткое время после нашего разговора, с вечера до утра? Ведь не прошло еще и суток… У меня — ощущение, словно наш с ним разговор мне и вовсе приснился.
Узнав, что поездов ни в одну из сторон в ближайшее время не намечается, я бреду в сторону паркующихся за железнодорожными путями такси, снова перешагивая через рельсы.
Таксист называет мне цену за поездку в Батуми. Я размышляю над его предложением, обдумывая возможные варианты своих действий.
Вдруг меня окликает знакомый голос:
— Боже мой, ты где была? Я тебя уже обыскался!
У меня отнимает дар речи: это – Леван, собственной персоной — Леван! У него на спине – гитара, а в руках – маленький рюкзак. В его добрых глазах – ни малейшего признака вины. Его губы расплываются в радушной улыбке, а большие руки обнимают меня. Тут я понимаю, что он-таки ждал меня и рад нашей встрече.
— Это я где была? – переспрашиваю я, не решив, злиться мне или смеяться. – Я уже полчаса, как приехала, а тебя нигде нет!..
Мой друг смотрит на меня с неподдельным удивлением:
— Извини, я не знал, что твой поезд уже пришел. Я, видимо, перепутал время. Я жду тебя тут, на вокзале, уже давно жду и по ходу … репетирую. Ты же просила меня сыграть для тебя на гитаре, так?
Сыграть на гитаре? Ну, конечно! От этих его слов весь мой стресс снимает, как рукой.
— Значит, слушай, наш план таков: сейчас мы погуляем по городу, а потом возьмем такси и поедем в мою деревню, — торжественно объявляет Леван.
Мы бредем в сторону городского парка, присаживаемся там на скамейку, чтобы немного поболтать. Но наша беседа недолгая, потому что время уже близко к полудню и становится невыносимо жарко. А в субтропиках это означает еще и невероятную влажность. И потому мы решаем сразу брать такси и ехать дальше.
Леван объясняет таксисту маршрут.
— Погоди, — говорю я, услышав название конечного пункта назначения. – Разве мы не едем в деревню, где ты сейчас живешь у тетки?
— Нет, конечно, зачем нам туда? Там – моя родня. Это скучно, поверь! Лучше я отвезу тебя в нашу родовую усадьбу, в мой собственный дом. Там – рай, мой рай, и он тебе придется по душе, я уверен.
— Но ведь ты говорил, что в том доме давно никто не живет! – недоумеваю я.
— Тем лучше! Там – тишина и покой, то, что тебе надо! Знаешь, какая там благодать!..
— Но ведь дом, наверняка, заброшен и запущен! – недоумеваю я.
— Нет, ты что? Почему запущен? За ним присматривают наши родственники. Не бойся! Тебе там будет комфортно, я уверен! Но ты почему сомневаешься? Как ты можешь сомневаться?
На эти его аргументы у меня в очередной раз не находится никаких доводов. К тому же мы и так уже в пути.
По дороге таксист рассказывает нам о местном житье-бытье и расспрашивает Левана про деревню, в которую мы держим путь. Леван объясняет, что они не живут в том доме уже лет десять, что какое-то время этот дом они с матерью сдавали беженцам из Абхазии, но потом те отказались платить ренту, и их пришлось выселить. Таким образом, семейная усадьба Левана несколько лет стоит необжитой. В подобных условиях обитать мне еще не приходилось. Очень любопытно, что же нас там ждет!..
Оказывается, что деревня, в которую мы едем, на самом деле находится на таком отшибе, что даже местный таксист впервые о ней слышит. Чем дальше мы продвигаемся, тем глуше и таинственней кажутся мне проносящиеся за окном окрестности. Зато природа – в этом мой друг был абсолютно прав! – практически не испорчена деяниями человека. Дорога так живописна, что я не успеваю смотреть по сторонам, чтобы вдоволь насладиться роскошными садами и пышной зеленью лесов, сочными лугами, на которых пасутся по-настоящему счастливые коровы, из молока которых делают самый вкусный в Грузии сыр, сулунгуни.
Но несмотря на весь мой поэтический склад души, иногда мне все-таки бывают не чужды и практические соображения.
— Послушай, а чем мы там будем питаться, в твоем старом доме? – спрашиваю я.
Этот вопрос сначала застает моего друга врасплох, и он дольше обычного думает над ответом, но потом он вдруг припоминает:
— У нас ведь там большой сад, где много разных фруктов. Сейчас уже почти осень. Урожай, наверняка, будет неплохим. Да и у родственников непременно тоже найдется что-нибудь из съестного.
«Конечно, — мысленно успокаиваю я себя, — в Грузии умрет с голоду, наверно, только последний дурак. Поэтому особенно беспокоиться не стоит».
— А магазин в вашей деревне есть? – все же спрашиваю я Левана, каким-то седьмым чувством подозревая, что мы можем оказаться где-то на хуторке, где кроме дома, сада и огорода больше ничего нет.
— Думаю, все-таки вам будет лучше заехать в какой-нибудь магазин, — советует наш таксист.
Так мы и поступаем. Но в последнем магазине, попадающемся на нашем пути, кроме мясных консервов, сгущенки, пряников и лаваша есть только помидоры да простое советское мороженое в стаканчиках, одиного скучающее в почти что пустой морозильной камере. Мы покупаем хлеб, мороженое и помидоры, т.е. практически весь ассортимент магазина, и едем дальше.
Где-то после получаса езды наконец мы приезжаем в райскую деревню. Здесь действительно всего лишь с десяток домов – раз, два и обчелся. На улицах тут и там попадются лишь дряхлые старики да дети. «В этом измерении времени, явно, не существует», — думаю я про себя. Я также сомневаюсь, что здесь кто-нибудь вообще слышал об интернете.
Вдруг я понимаю, что это наше пребывание в глухом гурийском раю может оказаться непомерно долгим, если не заручиться номером телефона этого таксиста, который по первому зову заберет нас отсюда в случае чего. Водитель диктует мне свой номер, желает нам приятного отдыха и, получив свою мзду и подмигивая нам на прощание, уезжает с глаз долой в сенакскую цивилизацию, оставляя нас наедине с первозданной природой забытого Богом и людьми края.
Леван торжественно открывает передо мной калитку своей усадьбы. Я захожу в сад, тенистый, густой и такой обширный, что за ним дома практически не видно. Земля в саду щедро усыпана грушами, яблоками и сливами, которые здесь давно уже никто не собирает.
Тем не менее, этот запущенный сад выглядит так уютно, а я так устала от жары и дороги, что первый мой порыв — завалиться сразу под дерево и начать беззаботно поглощать один аппетитный фрукт за другим.
Но я не поддаюсь этому искушению, и мы с Леваном медленно бредем по саду в сторону дома, который начинает вырисовываться где-то вдали. Рядом с ним мирно пасется чья-то красивая белая лошадь. Здесь, в высокой, никем не кошеной траве, пастись, безусловно, — райское удовольствие!
Мы подходим к дому и … замираем от удивления. Всё вокруг поросло колючими кустарниками и крапивой! А сам дом зарос так, что к нему вообще не подступиться. Стекол во многих окнах тоже нет, зато изнутри растут деревья и кусты, прорываясь наружу через открытые окна.
Мы с Леваном стоим, как вкопанные, оторопело смотрим на наше негостеприимное пристанище в растерянности от того, что не знаем, что теперь говорить и что нам делать. Похоже, природа успела отвоевать этот дом у людей.
— Вот это даааа! Не может быть! — растянуто говорит Леван. – Ведь еще лет семь назад тут все было в ажуре!
— Семь лет назад? За этим домом никто не смотрел целых семь лет? – переспрашиваю я, не веря своим ушам.
— За этим домом должны были присматривать наши родственники. Они живут тут неподалеку. И я не понимаю, что случилось, почему они его так запустили? Я глазам своим не верю! – возмущается Леван. – Это ж надо такое!..
Как это уже не раз бывало в случае с Леваном, во мне снова закипает смесь негодования и гомерического смеха. Но я не совсем понимаю: на кого мне злиться: на себя – за наивность и доверчивость, или на моего приятеля-фантазера – за его сумасбродство или, может, за вранье с три короба?
Однако, долго держать злобу на Левана я все-таки не могу, потому что понимаю: он все это делал и говорил абсолютно без злого умысла, он просто сам не знал, он думал…
— Слушай, давай я все-таки попробую заглянуть вовнуть, — предлагает Леван. — А вдруг там еще можно как-то обустроиться?
И он тут же живо преодолевает господствующие вокруг дома заросли, пробирается в окно без стекла и таким образом заныривает в одну из комнат. Через минуту он уже смотрит на меня из окна, но лучше бы он не смотрел! На его лице – гробовая печаль.
— Слушай, тут, кажется, тоже небезопасно. Я вижу, что пчелы устроили здесь улей и не исключаю, что тут даже змеи живут.
Вот это новость! К черту такой ночлег! Но где же нам тогда ночевать, где? Кажется, моя мечта про отдых в тени деревьев в старинном дивном саду начинает обретать конкретный силуэт. Только кто говорил, что я хочу делать это под покровом ночи?
— Давай пойдем к моим родственникам и спросим у них, что случилось, сделаем им строгий выговор! Если что, переночуем у них, согласна?
Я соглашаюсь, конечно. Что мне остается делать?
Родственники Левана живут неподалеку. Первые несколько соседских домов, мимо которых мы проходим, — тоже пустуют.
У калитки одного из соседских домов нас встречает худощавый старичок лет девяноста. Это Гиоргий, родственник Левана. Его изборожденное морщинами лицо расплывается в широкой улыбке, похожей на улыбку ребенка. Гиорги радушно приветствует нас, обнимает и целует и приглашает зайти в гости. Из большого дома, на стенах которого сушатся жирные початки кукурузы, навстречу нам выходит щупленькая, высохшая от многочисленных солнечных лет старушка, совсем под стать своему древнему мужу. Оба старичка милые и безобидные, словно с картинки.
Но стоп! Неужели эти люди должны были смотреть за домом Левана? Это они – «бессовестные», это им мы должны сейчас сделать выговор? Да ведь за ними самими уже нужен присмотр! Грех таить злобу на этих божьих одуванчиков. Кроме того, одной ногой оба они уже – в раю.
Старички расспрашивают Левана о его родных, о Тбилиси, обо всем на свете, пытаются пригласить нас на обед, но мы вежливо отказываемся. Побеседовав с ними некоторое время, мы решаемся побродить по окрестностям. Леван настаивает на том, что мне несмотря на все возникшие на нашем пути препоны все-таки нужно хотя бы чуть-чуть погулять среди первозданных красот, в райских кущах.
— Ты знаешь, в моем детстве здесь все было таким исконным и настоящим, какого нигде не найти больше в Грузии, — предается ностальгии Леван и ведет меня к реке. – И, как видишь, до сих пор это так. Вот на этой реке мы целыми днями проводили в играх и забавах рядом с коровами и другой домашней живностью, и нам никогда не было скучно. Тут для нас всегда хватало и развлечений, и еды, и питья – везде и повсюду!
Восторженные воспоминания о счастливом детстве. До чего они понятны и близки мне! Я слушаю Левана молча, не перебивая, и хорошо могу прочувствовать все, о чем он говорит. Я сама без конца могу рассказывать историю за историей о своем собственном детстве, которое было не менее счастливым.
Однако после нашей прогулки я все-таки прошу своего друга перезвонить таксисту и попросить его приехать за нами уже сегодня, потому что спать на голой земле, какой бы первозданной она ни была, мне все-таки не хочется.
В ожидании машины мы с аппетитом похрустываем сочными грушами в тени старого дерева.
Таксист приезжает, чтобы по моей просьбе увезти нас с Леваном из безоблачного детства моего друга. За это мне станосится даже немного совестно.
По дороге мужчины эмоционально обсуждают тему запущенного дома. Таксист полностью соглашается с Леваном:
— И какие все же все же бессовестные у тебя оказались родственники! — в сердцах восклицает наш водитель. – Ну как, как, скажи, можно было не досмотреть за таким домом, а?..
Тбилиси, 31 июля 2015