В первой части моей хевсурской истории речь шла о том, как долго и упорно мы с Зурой бежали прочь от цивилизации – туда, где время остановилось и где жизнь пока еще течет по правильным законам.
Нехотя распрощавшись с гостеприимным Гарсией, мы двинулись на машине дальше, проехав мимо пограничников, которые, как я поняла, все без исключения обожают Зурико. Это, конечно, не удивительно: Зура рассказал мне, что многих из них он знает еще детьми, с пеленок! Потому мужчины, как это принято в Грузии, обнимались, целовались и какое-то время весело болтали друг с другом о том, о сем.
И вообще во время всего нашего дальнейшего пути мы то и дело встречали по дороге людей, которые ликовали, распознав среди путников моего друга, и, конечно, это непременно сопровождалось беседами и обменом последними новостями.
Тогда я еще раз поняла, что просто нет смыла куда-то торопиться, а нужно просто расслабиться, наблюдать, смаковать каждое мгновение и течь в потоке. Все это в совокупности, впрочем, и является основным рецептом жизни в Грузии.
Главная тема, которую мы все вместе бурно обсуждаем: что теперь с дорогой, отремонтировали ли ее после непогоды и доедем ли мы на машине до Хонисчала или, может, нам все-таки придется оставить машину где-то на дороге? Пограничники рассказали нам, что, дескать, кто-то до нас умудрился-таки доехать на джипе до деревни. Так что стоит и нам попробовать.
Переехав вброд одну бурную горную речку, мы несколько раз пытаемся подняться по не асфальтированной, а усыпанной крупными и достаточно острыми камнями дороге вверх по крутому подъему. Но даже с четвертой попытки сделать это нам не удается. Приходится оставить машину внизу у реки, а самим, взвалив на себя рюкзаки и котомки, идти пешком до деревни где-то еще около километра.
Хонисчала и ее жители.
В спартанском поселке Хонисчала на берегу реки Хонисцхали всего каких-то несколько домов, а обжитых из них где-то всего четыре, остальные пустуют: большинство людей давно перебрались в город.
Один из домов, где живут люди, – дом друзей Зураба, Лианы и Отара. Это небольшой, приземистый домишко, состоящий всего из нескольких комнат: кухни, столовой и двух спален. Рядом – еще несколько пристроек: сарай, хлев и флигелек, где, видимо, раньше были детские комнаты, а сейчас, поскольку трое взрослых дочерей живут в Гамарджвебе, тут иногда останавливаются туристы. Путники наведываются в Хонисчала, когда держат путь либо из Тушетии в Хевсуретию, либо наоборот.
В детской комнате, где стоят три старые пружинные кровати, а стены обвешаны выцвевшими постерами с фотографиями спортсменов и поп-звезд, ночую я. Света в моей комнате нет, есть только керосиновая лампа. Зураб остановился в большом доме, рядом с кухней, в комнате с такими же пружинными кроватями. Мы спим в своих спальниках.
Быт горцев.
Только переночевав в поселке, я поняла, почему все дома тут такие низкие и почему окна в них маленькие или их нет вовсе. В горах надо уметь экономно обращаться со всем, включая еду, тепло и свет. В этой деревне, как и во многих других, нет электричества, и только с помощью солнечных батарей вечером можно худо-бедно освещать хотя бы одну комнату в доме. Нет здесь и газа, и потому топить приходится с помощью маленькой печки, на которой хозяйка так же готовит еду и печет хлеб, хачапури и кецеури, очень аппетитного вида тонкие лепешки, которые бывают с разными ингредиентами, но самые примечательные — с начинкой из маринованой черемши, мяса и сыра.
Думаю, здесь уже не стоит упоминать о том, что в доме нет ни канализации, ни водопровода, ни тем более горячей воды. Когда я заранее спросила Зуру о том, сможем ли мы во время нашего путешествия хоть раз принять душ, он громко рассмеялся и ответил: «Душ будешь принимать дома! И запомни: хевсуры моются только в июле!»
Признаюсь, что я с радостью помылась бы просто холодной водой, но для этого на улице уже слишком прохладно, особенно утром и вечером. Единственная уловка – обмывание холодной речной водой, намачивая полотенце в реке и обтирая им тело.
Уже по дороге в деревню Зура долго рассказывал мне о непростой жизни местных людей. Чтобы элементарно выжить, они вынуждены работать, не прекладая рук. Дело в том, что обеспечить себя полностью с помощью сельского хозяйства в этих местах – в отличие от многих других регионов Грузии – неимоверно сложно. В огороде здесь можно вырастить разве что картошку, морковь, капусту, кабачки и зелень. Главное здешнее богатство – молоко, масло и сыр. Последними двумя местные люди запасаются впрок на всю зиму, а также готовят их на продажу. Есть еще одно спасение — охота. А так большинство продуктов приходится завозить из города.
Чтобы приготовиться к долгой зиме, в теплое время года нужно очень много работать: ухаживать за коровами, убирать хлев и водить скот на выпас, запасать и рубить дрова, с помощью которых отапливается помещение и готовится еда, косить и сушить сено, складывая его в стога, делать сыр и топленое масло, сушить травы, мариновать черемшу, варить варенье из лесных ягод. И при этом каждый раз уповать на погоду! Дай бы Бог, чтоб лето было не дождливым, чтоб сено успело высохнуть, чтоб запасов на зиму хватило впрок!
До чего все-таки интересно: нам, городским «незабудкам», сложно даже в самых буйных фантазиях нарисовать себе картину о том, чем живут сельские жители в натуральном хозяйстве!
Трапеза.
Наши хозяева безмерно рады при виде даров, привезенных нами из города: огурцов, сладкого перца, конфет и чачи. Мне становится очень жаль, что у нас так мало гостинцев. Эх, знать бы мне заранее!..
Пока Зура беседует с Отаром о житье-бытье, Лиана накрывает стол на ужин. Нас ждет суп из макарон с мясом и томатной пастой, маринованая черемша, сыр и салат из помидор и огурцов (помидоры привез из города сосед). Мы сидим почти в полумраке (свет единственной лампочки очень тускл), ужинаем и пьем привезенную нами чачу, произнося, как и полагается в каждой приличной грузинской семье, тост за тостом. По-русски хозяева почти не говорят, но понимают, кажется, все. Я пытаюсь использовать свой скудный грузинский (очень скоро обещаю исправиться!), а когда мой словарный запас иссякает, Зура переводит мои тосты.
Это наш завтрак в Хонисчала
Хонэ.
Утром мы, наконец, собираемся в путь. Зураб еще раз просит меня перепроверить, нет ли чего лишнего в моем рюкзаке, чтобы идти было не очень тяжело. Сегодня нам предстоит подняться еще выше и пройти около трех километров до деревни Хонэ. Там – зимняя деревня Отара и Лианы. Летом же они живут внизу, у реки. Хотя «внизу» — понятие относительное: как-никак мы уже на 1700 м над уровнем моря! Зато Хонэ — на высоте 2100 м.
Дело в том, что летом в Хонэ можно сделать серьезные запасы сена на зиму, которое потом сушат и собирают в стога. Если бы коровы паслись в Хонэ летом, то сена на зиму было бы уже не достаточно. Потому жители Хонисчала на зимовку, как ни абсурдно это звучит, поднимаются вверх, в горы.
Раньше до Хонэ вела дорога, хоть и не асфальтированная, но все же пригодная для автотранспорта. Но в прошлом году ее полностью размыло после ливней. Теперь до деревни можно добраться только лишь верхом на лошади или пешком. Нам с нашими не слишком тяжелыми рюкзаками это еще ничего. Но как умудряются проделывать это местные, когда приходит время собирать пожитки и отправляться на зиму вверх?
У семьи Шетекаурио лошади больше нет. Последняя умерла от старости, а на новую нет денег. Еще одну мало-мальскую подмогу, ишака, съели волки. «Значит, Лиана и Отар теперь живут и без лошади, и без осла?» — спросила я Зураба. – «Теперь они сами – свои лошадь и ишак, — как обычно, сострил мой друг. – Но ты ж понимаешь, цивилизация и прогресс горцам не на пользу: если раньше они должны были думать только о себе в своей деревне, то теперь им приходится заботиться и о своих родных в городе, посылать им туда деньги и продукты».
Вверх, под небеса!
Теперь самое главное для нас – чтобы погода не подвела. В горах погоду никогда нельзя предсказывать, а тем более осенью.
После завтрака мы то и дело поглядываем на небо: будет дождь или нет? Когда тучи разогнало ветром, Зураб дает команду: «Вперед и вверх!»
Мы прощаемся с нашими хозяевами до неопределенного «потом», поскольку еще сами не знаем, как на долго мы задержимся вверху, и трогаемся в путь.
Мосты.
Этот мост Зура перешел играючи, зато мне пришлось переходить его ползком!
Лиана объяснила нам, что сначала нужно пройти вдоль реки и пересечь три моста, прежде чем мы начнем подниматься вверх.
Первый мостик показался мне достаточно крепким орешком. Какими будут следующие?
Деревянные балки, уложенные между больших плоских камней, шатаются так ужасающе, что мне не удается найти равновесие, тем более, что за моей спиной – огромный рюкзак. Зато Зура этот мост перебегает играючи и командует мне: «Давай, снимай свой рюкзак и иди сначала без него! Когда почувствуешь себя более уверенной, вернешься назад за рюкзаком».
Ха-ха-ха! Вот так стратегия! В ответ я придумываю свою собственную: встав на четвереньки, я принимаюсь преодолевать эту конструкцию, которую назвать мостом язык не поворачивается, … ползком. Так, по крайней мере, легче почувствовать стабильность. Хотя, как ни крути, стабильность, конечно, как правило, — обманчивая и ненадежная штука.
Пройдя какое-то время вдоль устья реки, мы еще два раза пересекаем ее, но уже по менее шатающимся мостикам, а затем начинаем подниматься вверх.
Тропинок, как таковых, нет, и Зура ведет нас сам, руководствясь чутьем. Подъем крут, и через каждые несколько минут виды становятся все более головокружительными, а река внизу кажется тонюсенькой извивающейся ленточкой. До самого верха горы мы, однако, не доходим, а начинаем двигаться вдоль нее по более-менее обозначенной, но очень узкой тропинке. Справа от нас – пропасть.
Тропинка поросла травой, так что ее правый край едва различим. «Осторожно! – предупреждает меня Зура. – Если нечаянно оступиться и не заметить края, сразу скатишься в обрыв, и никто тебе уже не поможет». Прекрасная перспектива, что и говорить!
И тут я вспоминаю, чему меня учили когда-то питерские руферы: «Когда находишься вверху и тебе становится страшно, ни в коем случае не смотри вниз, а старайся смотреть на уровне глаз, и страх пройдет». Так я и поступаю. Теперь главное – не оступиться. Хочется, конечно, каждую секунду любоваться видами, но пока мне не до этого.
Мы идем, то и дело останавливаясь, чтобы все-таки окинуть взором окрестности. «Посмотри: чуть выше, — Зура показывает мне рукой влево и вверх, — главная молельня этих мест, названная в честь Св. Афиногена, который в IV в. принес в Хевсуретию христианство, но его за это беспощадно сожгли».
Молельня находится в метрах тридцати выше от нас, объясняет Зура, но, увы, как это часто бывает у горских народов, женщинам подходить к святому месту не разрешается. Зура утешает меня, обещая показать мне дома фотографию молельни.
Весь путь мы проделываем на открытом пространстве. С этой стороны горы леса нет, он растет на соседнем, смотрящем на нас склоне, том, что за пропастью. И так мы идем, открытые стихиям. Когда начинает дуть ветер, он набирает такую мощь, что сносит с ног, и устоять на узкой тропинке оказывается непросто.
И потому я вздыхаю с облегчением, когда мы, свернув с дороги налево, начинаем спускаться вниз в небольшой лесок с миловидными пригибающимися к земле березками. Тут уже совсем не ветрено и приятно пахнет осенней листвой. Пройдя через лес, мы еще раз пересекаем речку и выходим на залитый солнцем альпийский луг. Прекрасная награда за пройденный путь!
Вдалеке уже виднеются сельские дома, их всего лишь несколько. Зато стопов с сеном намного больше, чем жилых построек. При входе в деревню перед нами неожиданно открывается такая картина: мужчины, волочащие на себе огромные ворохи сена!
«Таким образом они постепенно спускают снопы сверху вниз, в деревню, объясняет мне Зура. Там вверху, посмотри, у них луга. А еще выше они там раньше картошку и пшеницу выращивали, но теперь это дело забросили: людей мало, работать некому».
Мне трудно себе представить, как таких отвесных склонах можно не только косить, но и вообще стоять, не скатываясь кубарем вниз! И потом: почему для транспортировки сена не используют хотя бы лошадей? – «Потому что лошадей у них больше нет, а работать все равно надо, — растолковывает мне Зура. – Горцы, ты ведь сама видишь, народ работящий, стойкий и несгибаемый. А если тебе когда-нибудь придется увидеть хевсура с пузом, знай: это не хевсур! Один такой поход с сеном на спине означает, что он несет на себе сорок килограмм груза!»
Затем Зура рассказывает мне еще одну историю, грустную.
Оползни.
В прошлом году, в начале мая, один местный мужчина, из рода Шетекаурио, перегонял в другое ущелье, что находится позади деревни, четыреста овец и сорок молодых бычков с коровами. Ночью случился оползень, который накрыл всех овец и крупный рогатый скот вместе с пастухом. Только несколько молодых коров, которые вечером остались на пастбище, спаслись. Братья выкопали из-под оползня погибшего мужчину, потому что они знали, где стояла хижина, в которой он ночевал. Таким образом, родственники потеряли не только своего близкого человека, но и ежегодный доход, который давали эти овцы. Увы, никакой помощи от государства они так и не получили. А в прошлом августе случилось еще одна беда: очередной оползень снес дорогу из Хонэ в Хонисчала, смыв по пути железный мост, который до сих пор не восстановлен.
Наш новый быт.
Хорошо, что мы вовремя пришли в деревню! После обеда начинается дождь. Перед дождем Зура успевает нарубить немного березовых дров для печки, которую мы будем топить вечером.
Мы заходим в зимнее пристанище Отара и Лианы и начинаем обустраиваться: Зура – на одной из кроватей в прихожей, я – в комнате рядом, где стоит печка. В Зуриной комнате беспощадно пахнет маринованой черемшой, запах чесночный. Слава богу, я сплю не совсем рядом! Кроме черемши в закромах, говорит Зура, всегда имеется хороший запас топленого масла, сыра и картошки.
Этот дом больше напоминает землянку: он еще более приземист, чем тот, что в Хонисчала, вместо пола – земля. В моей комнате кроме кроватей – старый шкаф и два небольших стола, а также пара стульев и две лавки, на которых можно уютно сидеть и греться перед печкой.
Условия в Хонэ – еще более спартанские, чем в Хонисчала. Зато перед домом – шикарная скамеечка, сидя на которой, трудно не «улететь в небеса» от открывающихся отсюда панорам. Причем природные картинки, цвет неба, облака и тучи, словно в кино, сменяют друг друга стремительным образом, словно в волшебной табакерке. А по ночам небо так близко, что до звезд хочется дотянуться рукой!
«Горские беженцы».
По пути в деревню мы встретили одного смуглого, иссушенного солнцем и ветром мужчину лет шестидесяти, Валико, который все время на наших глазах тоскал на себе стоги с сеном. Про этого Валико я узнала кое-что любопытное.
Оказалось, этот человек – не местный, а «беженец». «Значит, он из Абхазии, да?» — спросила я с интересом. – «Да нет же! Валико бежал сюда из мирской жизни, лет шестнадцать назад это было! — говорит Зура, усмехаясь. – Его тут местные приютили, и теперь он почти, как свой: работает и живет вместе со всеми». – «А почему он бежал из мира?» — не унимаюсь я. – «В карты, что ли, или во что-то другое проигрался», — пытается вспомнить Зура.
После чего он рассказывает мне о том, что в Хевсуретию, этот могучий и труднодоступный край, часто бежали из мирской жизни люди – кто от чего. Здесь никогда не было князей и других правителей. Местные жители всегда были своими собственными господами. И именно это привлекало сюда людей, умудрявшихся наделать себе врагов.
«Значит, — не унимаюсь я, — этот Валико решил бежать в горы от напастей, от своей неизлечимой карточной зависимости, да?» В ответ на эти мои размышления вслух Зура громко смеется: «Да нет же, нет! Ты еще стихи давай напиши на эту высокую тему: побег от страстей! Тоже мне! Все намного проще, генацвале: если бы Валико не убежал, его бы просто убили за долги!»
В гости!
Наша печка еще хорошенько не растопилась, как уже начало смеркаться. И на душе почему-то стало неуютно.
Слава Богу, сегодня нас позвали в гости — и наш вечерний досуг, пожалуй, спасен! Ну, конечно, как можно в Грузии — и без гостей!?! Кстати, позвал нас именно тот самый беженец, Валико. Праздновали день рождения одного из местных парней, которому исполнилось 23 года.
В качестве подарка мы берем с собой привезенную мною эстонскую шоколадку и припасенную Зурой краковскую колбасу и так отправляемся в гости.
В соседней похожей на нашей землянке хоть, как и в нашей, царит полумрак, зато здесь натоплено и вкусно пахнет свежеприготовленной едой! У печки сидят Валико, еще один пожилой мужчина, а также три молодых парня, включая именниника. Пожилая женщина разливает нам еду в жестяные миски.
Нас угощают похлебкой из молодого лобио с картошкой, сыром и домашним хлебом, а также вкусной фруктовой водкой. Тост за тостом – время пролетает незаметно. На десерт – конфеты из висящего на стене мешка. Раздающий конфеты Валико, наверняка, чувствует себя Дедом Морозом!
Есть у нас даже своя «дискотека»: транзистор ловит чеченское радио, по которому время от времени передают грузинскую музыку! Нам тепло, уютно и весело. Когда мне надоедает следить за беседой, я откидываюсь на кровать и начинаю делать заметки. «Что ты там пишешь?» — спрашивает меня Зураб. – «Стихи», — отвечаю я. – «Стихи – это хорошо! – хвалит меня Зура. – Только смотри сейчас их не читай!»
И снова вверх, под облака!
На следующий день погода нам благоволит. И мы отправляемся в поход, о котором Зура мне уже давно рассказывал. Он хочет отвести меня далеко и высоко, к подножию одной самой высокой горы на северо-востоке Грузии, Тебуло (4492 м), за снежной вершиной которой – Чечня.
«И сколько же мы будем туда идти?» — интересуюсь я. – «Туда нам надо около четырех-пяти часов, потом – там какое-то время, потом – обратно вниз», — объясняет мне Зураб. – «А если дождь пойдет?» — «Тогда мы намокнем». – «И что тогда? Мы вниз вернемся, не дойдя до цели?» При мысли об этом мне становится как-то не по себе.
Грустно не доходить до своих целей. Может, не идти тогда вовсе? Я понимаю, что веду себя глупо или, по крайней мере, задаю глупые, неподобающие вопросы. Но, видимо, иногда в горах нас накрывают именно такие вот, дурацкие мысли! Или в миру мы просто не отдаем себе отчета в том, о чем думаем и почему?
Зура смотрит на меня с укоризной: «Слушай, генацвале, перестань строить планы! Если что-то поменяется, поменяемся и мы! Пошли! Перестань морочить себе голову!»
И мой друг рассказывает мне историю о том, как его знакомые датчанки однажды летом спросили у него, что он собирается делать зимой, под Новый год. ««Под Новый год, я обычно хожу на панихиды», — ответил я. – Ну что это за вопрос такой! Черт его знает, что я буду делать через полгода?!? Как можно в жизни все планировать досконально?»
Ладно, не будем слишком много думать, будем дейвствовать! И вот мы уже идем, идем вверх. Никакой тропы тут нет: иди, куда хочешь, куда глаза глядят! Везде – высокая трава и очень рыхлая земля. Леса тут, конечно, никакого уже нет. Везде – открытое пространство, и виды феноменальные! Однако, в Хевсуретии, в отличие от Тушетии, горы стоят, более тесно прижимаясь друг к другу, так что ощущения простора меньше. И потому-то и хочется подняться повыше, чтобы увидеть подальше.
Подъем крут. Зураб учит меня не идти рывками, а двигаться медленней, зато без остановок.
По дороге Зурико то и дело ругается на мышей, которые изрыли и перепортили всю землю в окрестностях и сожрали у местных не один хороший урожай картошки. «Это ж надо: и никакой депутат не принял против этого никаких мер! Разве с такими наглыми мышами возможно построить демократию?» — ворчит Зура. Надо сказать, что депутаты и иже с ними — главные козлы отпущения у моего друга. Стоит уже начать записывать за ним все его золотые фразочки!
Чем выше мы поднимаемся, тем ниже становится трава, тем холоднее и ветреннее кругом. А в моей голове постоянно гудят песни Выскоцкого. Я постепенно натягиваю на себя все свои теплые вещи: кофту с капюшоном и ветровку. Но ветер и не думает о том, чтобы угомониться, а на небе начинают собираться тяжелые черные тучи. Теперь от мысли о продвижении еще выше вверх мне становиться уже менее приятно. Я робко формулирую Зуре эти свои опасения.
Когда где-то часа через два мы доходим до луга, с которого открывается вид на снежную вершину, Зура предлагает сделать тут привал и перекусить. Мы прячемся от ветра за громадными валунами. Лежать на нагретых солнцем камнях очень приятно. Я немного оттаиваю и оживаю, и Зураб поддерживает этот процесс, делясь со мной привезенным из Тбилиси хабезгини, лепешкой с картошкой и сыром.
Мы уже на высоте около 2800 метров, но Зура собирается идти выше. Он заманивает меня вверх рассказами о том, как нередко ночевал в этих местах в пещерах, по утрам наблюдая за игрой горных коз и туров или косуль. «Внизу такого никогда не увидишь!» — приговаривает мой спутник.
Он вообще исходил в этих краях все взад и поперек и говорит, что тут в подобных походах можно провести, как минимум, две недели и совсем не соскучиться. При этом шансы встретить людей гораздо ниже шансов столкнуться нос к носу с медведем или с туром. «Смотри, вот тут, на этомо месте, похоже, недавно медведь валялся!» — говорит Зура, показывая мне на примятую во многих местах траву. – «Встреча с медведем опасна?» — «Если он не голоден, или если ты на него не нападаешь сама или если это не медведица с медвежонком, то нет». — «А ты не боишься таких встреч, когда ходишь в эти края один?» — «Ну, если я иду надолго и один, то обычно беру с собой какое-нибудь оружие, например, нож».
Наш привал неожиданно затянулся. Глядя на все более сгущающиеся на небе тучи, я убеждаю Зуру начать потихоньку спускаться вниз. «Слушай, я в ударе: я-то думал, что тебе только вверх надо, а тут ты вдруг «Вниз да вниз!», ужас»! Вниз я с тобой вообще не планировал идти, если честно,» — шутит Зура.
С неохотой, он все-таки соглашается двигаться вниз, но дает мне понять, что мой «здравый смысл» ему не по душе. С одной стороны, мне становится неудобно перед моим другом за мое малодушие, но, с другой стороны, не хочется идти вниз под дождем и ветром. Нет, мне не страшно промокнуть, просто жаль было бы растерять все свои накопленные прежде позитивные впечатления от этой прогулки, если вдруг погода резко изменится, еще более похолодает и пойдет ливень. «Если дождь пойдет в горах, прячься быстро впопыхах!..»
Сейчас, задним числом, мне, безусловно, обидно, что мы не увидели того, о чем позже поведал мне Зура: «Если бы мы еще полтора часа прошли вверх, а потом свернули бы направо, откуда открывался бы ну просто сумасшедший вид и совсем близко — гора Тебуло. Там же – граница с другим ущельем, Хуро, где в прошлом году были оползни. А если еще минут сорок пройти вверх, то там уже рукой подать до Чечни!»
Ничего страшного, мы запасем все эти места для нашей очередной вылазки под облака.
Дорога вниз. Полпути.
По мере спускания вниз Зура то и дело предлагает мне сделать привал – не для того, чтобы отдохнуть, а просто чтобы погреться на солнышке. Природа, словно услышав мои молитвы, решила не портить нам наших впечатлений. Тучи постепенно расходятся, и солнце припекает снова. Только под вечер пойдет настоящий осенний дождь, который затянется на всю ночь. А пока для нас – раздолье и благодать!
По дороге вниз я понимаю, как важна в походах практика марш-бросков по горам. Ведь здесь речь идет не просто о кардио-нагрузке, а о специальной технике, которая особенно важна при спусках. «Неопытных походников сразу можно отличить на спусках, — словно читает мои мысли Зура. — Ты попробуй не идти, а сбегать вниз зигзагами, словно едешь на лыжах», — советует он мне. Зурико демонстрирует мне эту технику, но я понимаю, что мне необходимы еще многие часы тренировки!
Домой мы возвращаемся только под вечер. Там мы топим печку и пьем чай на нашей шикарной «террасе» с видом на 1000 долларов в ожидании варящейся на огне картошки, которую мы чуть позже будем уминать вместе с топленым маслом, вареными яцами и сыром – царская трапеза!
Осенью и зимой в горах спать обычно ложишься рано, потому что вечером делать и так нечего и к тому же темнеет быстро. Так и мы после своей прогулки заснули часов в девять вечера.
Спуск вниз. Продолжение.
Проснувшись часов в семь утра, я услышала какой-то очень подозрительный звук. Как оказалось, это был дождь, причем, сильный, и он протекал сквозь крышу в комнате, где спал мой друг, капая в подставленное под него ведро. Зура, укутанный, как младенец, в спальный мешок, еще сладко посапывал в своей кровати. И я снова легла спать.
Но мне не спалось. Дело в том, что я все-таки планировала спуститься вниз сегодня. Что делать в землянке в дождь? Тем более, что и «городской» еды у нас почти не осталось, овощей-фруктов – никаких, весь чай и кофе мы тоже выпили. Конечно, есть еще картошка, сыр и масло с черемшой – приличный такой запас на всю зиму…
Через полчаса Зура все-таки встал, стал ходить по дому, и я тихонечко спросила у него: «Что делать-то теперь будем?» — «Дождь, — спокойно проконстатировал мой друг и так уже известный всем факт. – Значит, будем спать дальше! Что нам еще остается делать?»
О боже! Какое спать! Мы в последние три дня только и делали, что спали: рано ложились, поздно вставали! Куда больше? Зато как давно мы не мылись! Может, от этого так сильно тянет вниз? Очень уж помыться хочется! Ну и вообще любопытно узнать, что там случилось в мире за эти три дня. У нас ведь никакой связи все это время не было.
«Зура, я думаю, что нам надо идти вниз, даже если будет моросить, — говорю я. – Ведь что случится, если тропинку, по которой и так было небезопасно идти вверх, полностью размоет дождем?»
Но у меня такое чувство, что мой друг вообще не слышит моих упований. Он улегся снова в свою теплую постель и кимарит себе дальше. «Не спеши, милая! Спешить нам некуда, — успокаивает он меня в полудреме. – Не нервничай! Если сегодня дождь не прекратится, то завтра, наверняка. А вообще-то я тебя предупреждал уже в Тбилиси, что к 8 Марта вниз мы спустимся».
«Он шутит, этот несчастный, беспощадный балагур! – думаю я. — Ему явно не хочется отсюда уходить! Зато еще как хочется мне!»
Через некоторое время Зура все-таки поднимается. Однако на мои просьбы уйти поскорее, даже не завтракая, он не реагирует. В общем, из дома мы выходим только часа через два.
По дороге вниз нам улыбнулась радуга!
Моросит дождь. Очень холодно. Я надела на себя всю теплую одежду, что была у меня в запасе. В дороге от движения становится теплее, а на душе – веселее. Затем дождь прекращается, и идти становится еще более отрадно. Спускаясь к реке, мы находим одну менее крутую тропинку, по которой идти несложно. Сопровождающая нас из Хонэ собачка весело бежит впереди нас, виляя хвостом.
Наш последний вызов перед деревней Хонисчала
На этот раз Зура мостом побрезговал, решив перейти реку вброд
Вновь переходя ползком мост, который на пути вверх был моим первым , а теперь – последним вызовом, я ликую при виде встречающей нас на другом берегу Лианы. Неожиданно для себя вместо приветствия я вдруг выпаливаю: «Цхели кава рдзит минда!» (груз. «Сделайте мне горячий час с молоком!»). О боже, я позабыла скромность и приличия! Но какая тут скромность, когда ты промок насквозь и еще не выпил на завтрак свой привычный наркотик?
Индийский растворимый кофе на свежем горячем молоке, приготовленный для нас в тот день в Хонисчала, был самым вкусным кофе в моей жизни! А когда, распрощавшись со своими гостеприимными хозяевами, мы через некоторое время добрались до нашей машины, было ощущение, что мы дома и что дорога до Тбилиси – уже не в счет!
Хонисчала – Хонэ — Тбилиси, сентябрь – октябрь 2016г.